«Я был ничейный»
История выпускника детского дома — о жизни в учреждении и после него
Ивану Хамбирову 27 лет — он симпатичный, улыбчивый и общительный парень. О себе и своей жизни он рассказывает взахлеб, перескакивая с одного события на другое. Именно хорошо подвешенный язык и обаяние, как считает сам Ваня, часто помогали ему в жизни: быть любимчиком в детском доме, закончить школу, хорошо сдать экзамены и поступить в университет, устроиться на работу.
Сейчас парень живет в Москве, снимает квартиру, работает в крупной корпорации. Внешне все выглядит очень благополучно. Но не вся его жизнь была такой.
Алкогольная зависимость мамы и ее трагическая смерть, жизнь в сменяющих друг друга детских домах и больницах, тяжелая болезнь — когда-то это было реальностью Вани.
Сейчас парень живет в Москве, снимает квартиру, работает в крупной корпорации. Внешне все выглядит очень благополучно. Но не вся его жизнь была такой.
Алкогольная зависимость мамы и ее трагическая смерть, жизнь в сменяющих друг друга детских домах и больницах, тяжелая болезнь — когда-то это было реальностью Вани.
История
14.02.2023
Светлана Буракова
Автор текста
Автор фото
Наргиза Тохтасунова
«Бродил по деревне босиком в одних трусах»
Иван родился в деревне Черное Смоленской области. До рождения Вани, его старшего брата и младшей сестры семья парня жила достаточно неплохо по местным меркам — своя машина, мобильный телефон. Но потом отца посадили в тюрьму и все изменилось. Когда Ване было три, мужчина вышел на свободу и почти сразу бросил семью — сказал, что поехал по делам, но с тех пор домой так и не вернулся, улетел в родной Казахстан.
«У нас в семье все по мужской части либо умерли, либо сбежали, — по-мальчишески усмехается Ваня. — Про отца я вообще ничего не знал и не помнил. Но когда мне было лет 20, я его нашел. Зарегистрировался в «Одноклассниках», вбил фамилию Хамбиров — оказалось, людей с такой фамилией не так уж и много. Нашел какую-то даму из моей деревни, которая сказала, что у меня есть папа, он живет в Алматы. Я купил билет и полетел к нему».
В Казахстане мужчина жил уже с другой семьей. Ваня вспоминает его как человека «очень милого, доброго, но безвольного». Отец уверял, что хотел забрать к себе Ивана с братом и сестрой, но ему не дали. «В общем, все вот эти нелепые отговорки и оправдания», — отмахивается Ваня. Буквально через три-четыре месяца после их встречи мужчина умер.
Когда папа Ивана ушел из семьи, мама начала сильно пить — для женщины поступок мужа стал большим ударом, который она не смогла пережить. Заботиться о маленьких детях она перестала, потому Ваня и его брат с сестрой стали предоставлены сами себе.
Старший брат Вани в семилетнем возрасте сам зарабатывал деньги, чтобы покупать еду. Ваня же всегда старался быть рядом с ним и помогать. Летом ребята собирали грибы и ягоды, чтобы потом продавать в деревне, зимой кололи дрова, чистили снег. Деревня Черное, где жила семья, очень маленькая — население всего 362 человека — поэтому о бедственном положении Хамбировых знали практически все местные и по возможности старались помогать ребятам, в том числе подработками.
«У нас в семье все по мужской части либо умерли, либо сбежали, — по-мальчишески усмехается Ваня. — Про отца я вообще ничего не знал и не помнил. Но когда мне было лет 20, я его нашел. Зарегистрировался в «Одноклассниках», вбил фамилию Хамбиров — оказалось, людей с такой фамилией не так уж и много. Нашел какую-то даму из моей деревни, которая сказала, что у меня есть папа, он живет в Алматы. Я купил билет и полетел к нему».
В Казахстане мужчина жил уже с другой семьей. Ваня вспоминает его как человека «очень милого, доброго, но безвольного». Отец уверял, что хотел забрать к себе Ивана с братом и сестрой, но ему не дали. «В общем, все вот эти нелепые отговорки и оправдания», — отмахивается Ваня. Буквально через три-четыре месяца после их встречи мужчина умер.
Когда папа Ивана ушел из семьи, мама начала сильно пить — для женщины поступок мужа стал большим ударом, который она не смогла пережить. Заботиться о маленьких детях она перестала, потому Ваня и его брат с сестрой стали предоставлены сами себе.
Старший брат Вани в семилетнем возрасте сам зарабатывал деньги, чтобы покупать еду. Ваня же всегда старался быть рядом с ним и помогать. Летом ребята собирали грибы и ягоды, чтобы потом продавать в деревне, зимой кололи дрова, чистили снег. Деревня Черное, где жила семья, очень маленькая — население всего 362 человека — поэтому о бедственном положении Хамбировых знали практически все местные и по возможности старались помогать ребятам, в том числе подработками.
Иван родился в деревне Черное Смоленской области. До рождения Вани, его старшего брата и младшей сестры семья парня жила достаточно неплохо по местным меркам — своя машина, мобильный телефон. Но потом отца посадили в тюрьму и все изменилось. Когда Ване было три, мужчина вышел на свободу и почти сразу бросил семью — сказал, что поехал по делам, но с тех пор домой так и не вернулся, улетел в родной Казахстан.
«У нас в семье все по мужской части либо умерли, либо сбежали, — по-мальчишески усмехается Ваня. — Про отца я вообще ничего не знал и не помнил. Но когда мне было лет 20, я его нашел. Зарегистрировался в „Одноклассниках“, вбил фамилию Хамбиров — оказалось, людей с такой фамилией не так уж и много. Нашел какую-то даму из моей деревни, которая сказала, что у меня есть папа, он живет в Алматы. Я купил билет и полетел к нему».
«У нас в семье все по мужской части либо умерли, либо сбежали, — по-мальчишески усмехается Ваня. — Про отца я вообще ничего не знал и не помнил. Но когда мне было лет 20, я его нашел. Зарегистрировался в „Одноклассниках“, вбил фамилию Хамбиров — оказалось, людей с такой фамилией не так уж и много. Нашел какую-то даму из моей деревни, которая сказала, что у меня есть папа, он живет в Алматы. Я купил билет и полетел к нему».
В Казахстане мужчина жил уже с другой семьей. Ваня вспоминает его как человека «очень милого, доброго, но безвольного». Отец уверял, что хотел забрать к себе Ивана с братом и сестрой, но ему не дали. «В общем, все вот эти нелепые отговорки и оправдания», — отмахивается Ваня. Буквально через три-четыре месяца после их встречи мужчина умер.
Когда папа Ивана ушел из семьи, мама начала сильно пить — для женщины поступок мужа стал большим ударом, который она не смогла пережить. Заботиться о маленьких детях она перестала, потому Ваня и его брат с сестрой стали предоставлены сами себе.
Старший брат Вани в семилетнем возрасте сам зарабатывал деньги, чтобы покупать еду. Ваня же всегда старался быть рядом с ним и помогать. Летом ребята собирали грибы и ягоды, чтобы потом продавать в деревне, зимой кололи дрова, чистили снег. Деревня Черное, где жила семья, очень маленькая — население всего 362 человека — поэтому о бедственном положении Хамбировых знали практически все местные и по возможности старались помогать ребятам, в том числе подработками.
Когда папа Ивана ушел из семьи, мама начала сильно пить — для женщины поступок мужа стал большим ударом, который она не смогла пережить. Заботиться о маленьких детях она перестала, потому Ваня и его брат с сестрой стали предоставлены сами себе.
Старший брат Вани в семилетнем возрасте сам зарабатывал деньги, чтобы покупать еду. Ваня же всегда старался быть рядом с ним и помогать. Летом ребята собирали грибы и ягоды, чтобы потом продавать в деревне, зимой кололи дрова, чистили снег. Деревня Черное, где жила семья, очень маленькая — население всего 362 человека — поэтому о бедственном положении Хамбировых знали практически все местные и по возможности старались помогать ребятам, в том числе подработками.
«Я особо не понимал, что делаю, просто катался на снегу, на горочках. А брат реально работал, чтобы как-то прокормиться. Я этого даже в какой-то момент стыдился. А потом вырос и понял — блин, это круто. Какой-нибудь Илон Маск вообще отдыхает», — заливается смехом Ваня
«Я особо не понимал, что делаю, просто катался на снегу, на горочках. А брат реально работал, чтобы как-то прокормиться. Я этого даже в какой-то момент стыдился. А потом вырос и понял — блин, это круто. Какой-нибудь Илон Маск вообще отдыхает», — заливается смехом Ваня
«Я особо не понимал, что делаю, просто катался на снегу, на горочках. А брат реально работал, чтобы как-то прокормиться. Я этого даже в какой-то момент стыдился. А потом вырос и понял — блин, это круто. Какой-нибудь Илон Маск вообще отдыхает», — заливается смехом Ваня
Себя парень всегда считал единственным ребенком в семье, который никому не был нужен. Брат поддерживал связь с прабабушкой, сестре помогал сосед семьи из другого дома, потому что она была совсем маленькая. «А я был ничейный, — спокойно объясняет Ваня. — Бродил по деревне босиком в одних трусах. Это очень сильно наложилось на мое будущее. Брат и сестра сейчас в Смоленске, у них семьи, они держатся друг за друга. А я очень вольный, свободный. Переехал в Москву, за границей был 15 раз. Я по-другому воспитан».
Когда братьям исполнилось шесть и семь лет, они сами пришли к главе сельсовета и попросили, «чтобы их забрали куда-нибудь». Так ребята и их сестра попали в реабилитационный центр для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Мама даже пыталась их вернуть обратно, но через некоторое время попала в больницу с туберкулезом и умерла.
Когда братьям исполнилось шесть и семь лет, они сами пришли к главе сельсовета и попросили, «чтобы их забрали куда-нибудь». Так ребята и их сестра попали в реабилитационный центр для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Мама даже пыталась их вернуть обратно, но через некоторое время попала в больницу с туберкулезом и умерла.
«Забрали на другую планету»
Реабилитационный центр, по воспоминаниям Вани, это «двухэтажное не очень длинное здание посреди поля». Первое, что он говорит о нем, — «было круто». Во всяком случае первое время. В учреждении был евроремонт, цветные телевизоры, красивые одеяла — для ребят все было в новинку. У детей был свободный доступ в библиотеку и к компьютерам, на одном из которых Иван научился делать свои первые презентации в Power Point. Тогда директором была женщина, которая параллельно вела собственный бизнес в Швеции, говорит Ваня, поэтому она перенесла в реабилитационный центр и шведскую модель воспитания.
«Мне казалось, что меня забрали на другую планету. Нам тогда слишком много сказок рассказали: что мир хороший, добрый, интересный. И это очень плохо. Я до сих пор чувствую себя иностранцем в этой стране», — говорит о жизни в учреждении Ваня.
Но все изменилось, когда директором центра стала «очень верующая дама», как описывает ее парень. Атмосфера резко испортилась, говорит он, стала развиваться дедовщина, за любую провинность запугивали наказаниями. Страх перед этими наказаниями был такой сильный, что драки со «старшаками» уже не казались пугающими, признается Иван.
«Мне казалось, что меня забрали на другую планету. Нам тогда слишком много сказок рассказали: что мир хороший, добрый, интересный. И это очень плохо. Я до сих пор чувствую себя иностранцем в этой стране», — говорит о жизни в учреждении Ваня.
Но все изменилось, когда директором центра стала «очень верующая дама», как описывает ее парень. Атмосфера резко испортилась, говорит он, стала развиваться дедовщина, за любую провинность запугивали наказаниями. Страх перед этими наказаниями был такой сильный, что драки со «старшаками» уже не казались пугающими, признается Иван.
«Она воспитывала нас с позиции силы, смотрела свысока. Очень много людей приезжали из города — снимали, как она часовню построила вместо того, чтобы модернизировать нам кухню, например, на которой кастрюли были дырявые. После этого я стал агностиком», — возмущается Хамбиров
«Она воспитывала нас с позиции силы, смотрела свысока. Очень много людей приезжали из города — снимали, как она часовню построила вместо того, чтобы модернизировать нам кухню, например, на которой кастрюли были дырявые. После этого я стал агностиком», — возмущается Хамбиров
«Она воспитывала нас с позиции силы, смотрела свысока. Очень много людей приезжали из города — снимали, как она часовню построила вместо того, чтобы модернизировать нам кухню, например, на которой кастрюли были дырявые. После этого я стал агностиком», — возмущается Хамбиров
Ваня называет среду внутри учреждения очень агрессивной, где дети не любят ни "своих", ни новеньких ребят. «Они вообще никого не любят», — эмоционально продолжает Ваня. Именно это обстоятельство далось ему сложнее всего в период адаптации в центре. При этом у них с братом складывались отличные отношения с педагогами, за это другие дети их считали «любимчиками» и "голубой кровью". У медсестер он клянчил витаминки, а одной воспитательнице звонил на домашний телефон, когда становилось скучно и одиноко. Она жила в той же деревне, где находился реабилитационный центр.
«Я звонил и говорил: „Теть Тамара, здравствуйте, как у вас дела“, — с улыбкой вспоминает Ваня. — Это было так мило».
Одним из важных внутренних «ритуалов» у воспитанников учреждения были побеги в Вязьму — город в 18 километрах от реабилитационного центра, говорит Хамбиров. Это считалось модным. Сам Ваня сбегал всего два раза, но не потому что хотел или преследовал какую-то цель — ему было просто интересно узнать, почему все это делают.
Первый раз его почти сразу нашли и вернули обратно. Второй побег был спланирован Русланом — тогдашним хорошим другом Вани, который жил в приюте на пятидневке. На выходные его забирала тетя. Этот побег оказался успешнее и продлился четыре дня.
«Я звонил и говорил: „Теть Тамара, здравствуйте, как у вас дела“, — с улыбкой вспоминает Ваня. — Это было так мило».
Одним из важных внутренних «ритуалов» у воспитанников учреждения были побеги в Вязьму — город в 18 километрах от реабилитационного центра, говорит Хамбиров. Это считалось модным. Сам Ваня сбегал всего два раза, но не потому что хотел или преследовал какую-то цель — ему было просто интересно узнать, почему все это делают.
Первый раз его почти сразу нашли и вернули обратно. Второй побег был спланирован Русланом — тогдашним хорошим другом Вани, который жил в приюте на пятидневке. На выходные его забирала тетя. Этот побег оказался успешнее и продлился четыре дня.
«Руслан сказал: „Сначала мы пойдем к тете домой, пока она будет на работе, возьмем немного денег и погуляем по городу“. Я подумал: „В смысле, а что так можно?“ У меня же никогда не было собственных денег. Мы были как уличная банда. Жили в шалаше напротив дома Руслана и следили, когда его тетя уходит на работу. Постоянно тырить у нее деньги мы не могли, поэтому попрошайничали, чтобы купить еду. Само собой, а что делать. Потом мы устали, сами сдались тете и нас вернули в приют», — с улыбкой рассказывает Ваня.
Одним из главных переживаний детства и подросткового возраста молодого человека стало частое нахождение в больницах. Перед тем, как попасть в реабилитационный центр, Ваня и его младшая сестра заразились от мамы туберкулезом. Девочка выздоровела довольно быстро, а вот организм Вани оказался слабее. Он несколько раз лежал в больнице из-за заболевания, а однажды сильно простыл и провел в медицинском учреждении в Вязьме 21 день.
«Эта была огромная больница, где одна медсестра и я. Мне было страшно, больно — особенно от уколов. Делать было нечего, поэтому я тупо смотрел в потолок. Тогда я начал мечтать, понял, что эскапизм — это круто. Когда есть серьезные проблемы, ты погружаешься в свой собственный мир. Но сейчас [во взрослой жизни] он мне мешает», — рассуждает Ваня. Тогда, продолжает молодой человек, его спас все тот же друг Руслан, с которым они сбегали из приюта и жили в шалаше. Мальчик навещал его, приносил еду и сахар, который Ваня добавлял в невкусную кашу.
Одним из главных переживаний детства и подросткового возраста молодого человека стало частое нахождение в больницах. Перед тем, как попасть в реабилитационный центр, Ваня и его младшая сестра заразились от мамы туберкулезом. Девочка выздоровела довольно быстро, а вот организм Вани оказался слабее. Он несколько раз лежал в больнице из-за заболевания, а однажды сильно простыл и провел в медицинском учреждении в Вязьме 21 день.
«Эта была огромная больница, где одна медсестра и я. Мне было страшно, больно — особенно от уколов. Делать было нечего, поэтому я тупо смотрел в потолок. Тогда я начал мечтать, понял, что эскапизм — это круто. Когда есть серьезные проблемы, ты погружаешься в свой собственный мир. Но сейчас [во взрослой жизни] он мне мешает», — рассуждает Ваня. Тогда, продолжает молодой человек, его спас все тот же друг Руслан, с которым они сбегали из приюта и жили в шалаше. Мальчик навещал его, приносил еду и сахар, который Ваня добавлял в невкусную кашу.
«Если бы мы не подрались, нас бы били остальные»
В реабилитационном центре Ваня, его брат и сестра прожили около трех лет, а потом их решили распределить в другое учреждение — предложили на выбор три детских дома в регионе. Ваня тогда увлекался географией, даже занимал призовые места на олимпиадах, поэтому подробно изучил расположение каждого учреждения. В итоге его выбор пал на интернат в Шаталово — военном городке в Смоленской области, потому что там жило больше всего человек.
В интернате, говорит Ваня, начался совсем другой образ жизни. Если реабилитационный центр был относительно безопасным и даже несколько изолированным от внешнего мира местом, то новое учреждение показалось парню криминальным и неблагополучным. Там жили дети с неопределенным статусом, так называемые «социальные сироты». У них были живы родители или другие родственники, но они по разным причинам не могли их воспитывать, например, из-за проблем с законом. И все это, по наблюдениям Вани, накладывало на них их поведение большой отпечаток.
«Когда мы только приехали в интернат, я сразу поругался с одним чуваком Толиком. Это было на горке. Мы что-то не поделили и начали с ним драться. Сейчас это смешно, но тогда было дико страшно. Этот парень был одним из самых мирных, как и я. Но мы обязаны были показать силу, чтобы другие поняли, что мы можем дать сдачи. Мы стояли на этой горке и понимали это. Если бы мы не подрались, нас бы били остальные», — объясняет Ваня. В последствии Толик стал другом семьи Хамбировых и до сих пор поддерживает с ними связь, особенно со старшим братом.
В интернате, говорит Ваня, начался совсем другой образ жизни. Если реабилитационный центр был относительно безопасным и даже несколько изолированным от внешнего мира местом, то новое учреждение показалось парню криминальным и неблагополучным. Там жили дети с неопределенным статусом, так называемые «социальные сироты». У них были живы родители или другие родственники, но они по разным причинам не могли их воспитывать, например, из-за проблем с законом. И все это, по наблюдениям Вани, накладывало на них их поведение большой отпечаток.
«Когда мы только приехали в интернат, я сразу поругался с одним чуваком Толиком. Это было на горке. Мы что-то не поделили и начали с ним драться. Сейчас это смешно, но тогда было дико страшно. Этот парень был одним из самых мирных, как и я. Но мы обязаны были показать силу, чтобы другие поняли, что мы можем дать сдачи. Мы стояли на этой горке и понимали это. Если бы мы не подрались, нас бы били остальные», — объясняет Ваня. В последствии Толик стал другом семьи Хамбировых и до сих пор поддерживает с ними связь, особенно со старшим братом.
В этом же интернате появилось понятие общежития, говорит парень. Это было уже не единое помещение, где располагалось все необходимое. Теперь у всего было отдельное пространство — отдельно прачка, отдельно столовая, отдельно спальни, отдельно школа. Появился и четкий график, «как на зоне», отмечает Ваня.
«Но в тоже время расширились границы. Появилось понимание, что есть другой мир и ты с ним больше взаимодействуешь. В реабилитационном центре ты больше отгорожен, как будто в острой фазе болезни — тебя лечат и не допускают во внешний мир. А в интернате ты мог даже заработать деньги, например, записаться на смены по уборке или благоустройству территорий. Да, тебе платили копейки, но для нас это были прям деньги. 90 рублей за целый день — ничего себе!», — восклицает парень.
«Но в тоже время расширились границы. Появилось понимание, что есть другой мир и ты с ним больше взаимодействуешь. В реабилитационном центре ты больше отгорожен, как будто в острой фазе болезни — тебя лечат и не допускают во внешний мир. А в интернате ты мог даже заработать деньги, например, записаться на смены по уборке или благоустройству территорий. Да, тебе платили копейки, но для нас это были прям деньги. 90 рублей за целый день — ничего себе!», — восклицает парень.
«Вы обречены»
С первого по девятый класс Ваня учился в школе при детском доме. «В интернате обучение выглядело примерно так: приходит учитель на урок, мы начинаем нести фигню, он с нами общается. Так и проходил день. Само собой я был отличником», — смеется Ваня.
В девятом классе парень попал по федеральной программе в туберкулезный санаторий в Санкт-Петербурге. Там же и учился — «ходил на пару уроков для галочки, сидел и уходил», рассказывает Ваня.
«Я вылечился. Но это было ужасно. Лежать в больнице 21 день страшно, а оставаться там целый год — это просто кошмар. Ты не можешь никуда выйти. Серые стены, зимой очень холодно. Если нас куда-то вывозили в город, мы были в масках. Сейчас это норма, а тогда это было очень страшно», — с тревогой вспоминает молодой человек.
В 11 классе Ваня вернулся в интернат и сразу пошел в обычную школу, где учились дети из семей. Здесь понеслись конфликты, говорит он. Причем, негативное отношение исходило не от учеников, а от взрослых — родители настраивали своих детей против ребят из интерната, говорили, что с ними нельзя общаться.
В девятом классе парень попал по федеральной программе в туберкулезный санаторий в Санкт-Петербурге. Там же и учился — «ходил на пару уроков для галочки, сидел и уходил», рассказывает Ваня.
«Я вылечился. Но это было ужасно. Лежать в больнице 21 день страшно, а оставаться там целый год — это просто кошмар. Ты не можешь никуда выйти. Серые стены, зимой очень холодно. Если нас куда-то вывозили в город, мы были в масках. Сейчас это норма, а тогда это было очень страшно», — с тревогой вспоминает молодой человек.
В 11 классе Ваня вернулся в интернат и сразу пошел в обычную школу, где учились дети из семей. Здесь понеслись конфликты, говорит он. Причем, негативное отношение исходило не от учеников, а от взрослых — родители настраивали своих детей против ребят из интерната, говорили, что с ними нельзя общаться.
«Да, мы были хуже, у нас были плохие привычки. Маленькая социальная ответственность ко всему, скажем так. Плохое поведение, отношение к имуществу, ужасная успеваемость, практически нулевая. До обычной школы я думал, что просто гений, но все оказалось совсем не так. Первые два месяца я вообще ничего не понимал. Сел на первую парту, потому что не знал, как это работает. Остальные же расселись либо по стенке, либо на задние парты. А я так я и страдал до последнего», — рассказывает Хамбиров.
В новой школе требования к ученикам из интерната были сильно ниже, чем к детям из семей. Учителя говорили «Вы обречены. Закончите либо в тюрьме, либо еще как-нибудь», рассказывает Ваня. Но тут же добавляет, что к нему педагоги были благосклонны: «У меня был интерес к учебе, я понимал, что мне это нужно».
На этой волне парню удалось закончить 11 класс на уровне чуть выше среднего и хорошо сдать ЕГЭ: 67 баллов по литературе и почти 90 — по русскому. Это и «блестяще написанное творческое задание» помогло ему поступить в Смоленский государственный университет на журналистику. Однако вуз Ваня не закончил.
«Бэкграунд тебя не отпускает. У тебя нет обязательств, паттернов поведения — почему надо учиться. Мне стало скучно и я ушел», — подытожил он.
В новой школе требования к ученикам из интерната были сильно ниже, чем к детям из семей. Учителя говорили «Вы обречены. Закончите либо в тюрьме, либо еще как-нибудь», рассказывает Ваня. Но тут же добавляет, что к нему педагоги были благосклонны: «У меня был интерес к учебе, я понимал, что мне это нужно».
На этой волне парню удалось закончить 11 класс на уровне чуть выше среднего и хорошо сдать ЕГЭ: 67 баллов по литературе и почти 90 — по русскому. Это и «блестяще написанное творческое задание» помогло ему поступить в Смоленский государственный университет на журналистику. Однако вуз Ваня не закончил.
«Бэкграунд тебя не отпускает. У тебя нет обязательств, паттернов поведения — почему надо учиться. Мне стало скучно и я ушел», — подытожил он.
С первого по девятый класс Ваня учился в школе при детском доме. «В интернате обучение выглядело примерно так: приходит учитель на урок, мы начинаем нести фигню, он с нами общается. Так и проходил день. Само собой я был отличником», — смеется Ваня.
В девятом классе парень попал по федеральной программе в туберкулезный санаторий в Санкт-Петербурге. Там же и учился — «ходил на пару уроков для галочки, сидел и уходил», рассказывает Ваня.
«Я вылечился. Но это было ужасно. Лежать в больнице 21 день страшно, а оставаться там целый год — это просто кошмар. Ты не можешь никуда выйти. Серые стены, зимой очень холодно. Если нас куда-то вывозили в город, мы были в масках. Сейчас это норма, а тогда это было очень страшно», — с тревогой вспоминает молодой человек.
В 11 классе Ваня вернулся в интернат и сразу пошел в обычную школу, где учились дети из семей. Здесь понеслись конфликты, говорит он. Причем, негативное отношение исходило не от учеников, а от взрослых — родители настраивали своих детей против ребят из интерната, говорили, что с ними нельзя общаться.
«Да, мы были хуже, у нас были плохие привычки. Маленькая социальная ответственность ко всему, скажем так. Плохое поведение, отношение к имуществу, ужасная успеваемость, практически нулевая. До обычной школы я думал, что просто гений, но все оказалось совсем не так. Первые два месяца я вообще ничего не понимал. Сел на первую парту, потому что не знал, как это работает. Остальные же расселись либо по стенке, либо на задние парты. А я так и страдал до последнего», — рассказывает Хамбиров.
В новой школе требования к ученикам из интерната были сильно ниже, чем к детям из семей. Учителя говорили: «Вы обречены. Закончите либо в тюрьме, либо еще как-нибудь», рассказывает Ваня. Но тут же добавляет, что к нему педагоги были благосклонны: «У меня был интерес к учебе, я понимал, что мне это нужно».
На этой волне парню удалось закончить 11 класс на уровне чуть выше среднего и хорошо сдать ЕГЭ: 67 баллов по литературе и почти 90 — по русскому. Это и «блестяще написанное творческое задание» помогло ему поступить в Смоленский государственный университет на журналистику. Однако вуз Ваня не закончил.
«Бэкграунд тебя не отпускает. У тебя нет обязательств, паттернов поведения — почему надо учиться. Мне стало скучно и я ушел», — подытожил он.
В девятом классе парень попал по федеральной программе в туберкулезный санаторий в Санкт-Петербурге. Там же и учился — «ходил на пару уроков для галочки, сидел и уходил», рассказывает Ваня.
«Я вылечился. Но это было ужасно. Лежать в больнице 21 день страшно, а оставаться там целый год — это просто кошмар. Ты не можешь никуда выйти. Серые стены, зимой очень холодно. Если нас куда-то вывозили в город, мы были в масках. Сейчас это норма, а тогда это было очень страшно», — с тревогой вспоминает молодой человек.
В 11 классе Ваня вернулся в интернат и сразу пошел в обычную школу, где учились дети из семей. Здесь понеслись конфликты, говорит он. Причем, негативное отношение исходило не от учеников, а от взрослых — родители настраивали своих детей против ребят из интерната, говорили, что с ними нельзя общаться.
«Да, мы были хуже, у нас были плохие привычки. Маленькая социальная ответственность ко всему, скажем так. Плохое поведение, отношение к имуществу, ужасная успеваемость, практически нулевая. До обычной школы я думал, что просто гений, но все оказалось совсем не так. Первые два месяца я вообще ничего не понимал. Сел на первую парту, потому что не знал, как это работает. Остальные же расселись либо по стенке, либо на задние парты. А я так и страдал до последнего», — рассказывает Хамбиров.
В новой школе требования к ученикам из интерната были сильно ниже, чем к детям из семей. Учителя говорили: «Вы обречены. Закончите либо в тюрьме, либо еще как-нибудь», рассказывает Ваня. Но тут же добавляет, что к нему педагоги были благосклонны: «У меня был интерес к учебе, я понимал, что мне это нужно».
На этой волне парню удалось закончить 11 класс на уровне чуть выше среднего и хорошо сдать ЕГЭ: 67 баллов по литературе и почти 90 — по русскому. Это и «блестяще написанное творческое задание» помогло ему поступить в Смоленский государственный университет на журналистику. Однако вуз Ваня не закончил.
«Бэкграунд тебя не отпускает. У тебя нет обязательств, паттернов поведения — почему надо учиться. Мне стало скучно и я ушел», — подытожил он.
С первого по девятый класс Ваня учился в школе при детском доме. «В интернате обучение выглядело примерно так: приходит учитель на урок, мы начинаем нести фигню, он с нами общается. Так и проходил день. Само собой я был отличником», — смеется Ваня.
В девятом классе парень попал по федеральной программе в туберкулезный санаторий в Санкт-Петербурге. Там же и учился — «ходил на пару уроков для галочки, сидел и уходил», рассказывает Ваня.
«Я вылечился. Но это было ужасно. Лежать в больнице 21 день страшно, а оставаться там целый год — это просто кошмар. Ты не можешь никуда выйти. Серые стены, зимой очень холодно. Если нас куда-то вывозили в город, мы были в масках. Сейчас это норма, а тогда это было очень страшно», — с тревогой вспоминает молодой человек.
В 11 классе Ваня вернулся в интернат и сразу пошел в обычную школу, где учились дети из семей. Здесь понеслись конфликты, говорит он. Причем, негативное отношение исходило не от учеников, а от взрослых — родители настраивали своих детей против ребят из интерната, говорили, что с ними нельзя общаться.
В девятом классе парень попал по федеральной программе в туберкулезный санаторий в Санкт-Петербурге. Там же и учился — «ходил на пару уроков для галочки, сидел и уходил», рассказывает Ваня.
«Я вылечился. Но это было ужасно. Лежать в больнице 21 день страшно, а оставаться там целый год — это просто кошмар. Ты не можешь никуда выйти. Серые стены, зимой очень холодно. Если нас куда-то вывозили в город, мы были в масках. Сейчас это норма, а тогда это было очень страшно», — с тревогой вспоминает молодой человек.
В 11 классе Ваня вернулся в интернат и сразу пошел в обычную школу, где учились дети из семей. Здесь понеслись конфликты, говорит он. Причем, негативное отношение исходило не от учеников, а от взрослых — родители настраивали своих детей против ребят из интерната, говорили, что с ними нельзя общаться.
«Да, мы были хуже, у нас были плохие привычки. Маленькая социальная ответственность ко всему, скажем так. Плохое поведение, отношение к имуществу, ужасная успеваемость, практически нулевая. До обычной школы я думал, что просто гений, но все оказалось совсем не так. Первые два месяца я вообще ничего не понимал. Сел на первую парту, потому что не знал, как это работает. Остальные же расселись либо по стенке, либо на задние парты. А я так и страдал до последнего», — рассказывает Хамбиров.
В новой школе требования к ученикам из интерната были сильно ниже, чем к детям из семей. Учителя говорили: «Вы обречены. Закончите либо в тюрьме, либо еще как-нибудь», рассказывает Ваня. Но тут же добавляет, что к нему педагоги были благосклонны: «У меня был интерес к учебе, я понимал, что мне это нужно».
На этой волне парню удалось закончить 11 класс на уровне чуть выше среднего и хорошо сдать ЕГЭ: 67 баллов по литературе и почти 90 — по русскому. Это и «блестяще написанное творческое задание» помогло ему поступить в Смоленский государственный университет на журналистику. Однако вуз Ваня не закончил.
«Бэкграунд тебя не отпускает. У тебя нет обязательств, паттернов поведения — почему надо учиться. Мне стало скучно и я ушел», — подытожил он.
В новой школе требования к ученикам из интерната были сильно ниже, чем к детям из семей. Учителя говорили: «Вы обречены. Закончите либо в тюрьме, либо еще как-нибудь», рассказывает Ваня. Но тут же добавляет, что к нему педагоги были благосклонны: «У меня был интерес к учебе, я понимал, что мне это нужно».
На этой волне парню удалось закончить 11 класс на уровне чуть выше среднего и хорошо сдать ЕГЭ: 67 баллов по литературе и почти 90 — по русскому. Это и «блестяще написанное творческое задание» помогло ему поступить в Смоленский государственный университет на журналистику. Однако вуз Ваня не закончил.
«Бэкграунд тебя не отпускает. У тебя нет обязательств, паттернов поведения — почему надо учиться. Мне стало скучно и я ушел», — подытожил он.
«В детском доме все твое в любой момент может стать общим»
После выпуска из детского дома Ваня был совсем неприспособленным к обычной жизни. Он не знал, как вести быт, как правильно готовить. Например, во время учебы в университете он пожарил в общаге селедку. «Я просто не знал, что селедку жарить нельзя!, — хохочет Ваня. — Каких-то банальных вещей не понимал».
Еще одна проблема — финансы. Когда парень выпустился, у него на счету накопилось 400 тысяч рублей. Это обычная практика: пока дети живут в сиротском учреждении, им начисляют льготы от государства, а при выпуске отдают всю накопившуюся сумму. Как правило, ребята не знают, как правильно обращаться с деньгами, потому что в детском доме этому никто не учит, и тратят всю сумму максимально иррационально. Так было и с Ваней.
Еще одна проблема — финансы. Когда парень выпустился, у него на счету накопилось 400 тысяч рублей. Это обычная практика: пока дети живут в сиротском учреждении, им начисляют льготы от государства, а при выпуске отдают всю накопившуюся сумму. Как правило, ребята не знают, как правильно обращаться с деньгами, потому что в детском доме этому никто не учит, и тратят всю сумму максимально иррационально. Так было и с Ваней.
«Я их промотал за год. Телефоны покупал, в Москву ездил каждые выходные, компьютеры покупал. Это все быстро закончилось. Потому что тебе даются деньги, но ты не знаешь, как ими пользоваться. В детском доме не было такого», — объясняет Ваня
«Я их промотал за год. Телефоны покупал, в Москву ездил каждые выходные, компьютеры покупал. Это все быстро закончилось. Потому что тебе даются деньги, но ты не знаешь, как ими пользоваться. В детском доме не было такого», — объясняет Ваня
«Я их промотал за год. Телефоны покупал, в Москву ездил каждые выходные, компьютеры покупал. Это все быстро закончилось. Потому что тебе даются деньги, но ты не знаешь, как ими пользоваться. В детском доме не было такого», — объясняет Ваня
Еще одной причиной такого легкого отношениями к деньгам парень называет обесценивание вещей и неумение привязываться к ним. В приюте все было общее: игрушки, книжки. Даже если какая-то вещь сначала была твоей личной, рано или поздно она все равно становилась общей, поэтому привязываться к ней было бессмысленно, объясняет Хамбиров.
«Хотелось иметь что-то свое, что никому больше не принадлежало бы. Как у домашних детей — у них есть какие-то семейные ценности, любимая шкатулочка от бабушки или семейный праздник. Но в детском доме все твое в любой момент может стать общим. Поэтому ты не привязываешься к этому. С деньгами то же самое. Я трачу деньги, но не понимаю как. Да, какой-то бюджет должен быть на еду, на одежду. В то же время, если тебе захотелось впечатлений прямо сейчас, ты идешь и получаешь их. Например, за этот год я сменил три айфона. Я бездарно потерял деньги. А теперь хожу с ужасным телефоном, потому что на другой у меня нет денег. Но самое парадоксальное, что ценности я не чувствую. Нет какого-то стопора», — продолжает Иван.
Когда Ване было около 20-ти он бросил Смоленский университет и переехал в Москву. Сначала жил в хостелах, но позже понял, что пришло время снимать квартиру и зарабатывать деньги. Так он устроился на свою первую работу — сначала помощником в ИТ-компанию на полставки, а потом и на полную.
«Я понял, что мне нравится. Это была моя первая работа. На ней я впервые узнал, что существуют такие понятия, как отпуск, больничные», — снова смеется парень. Но и здесь опыт жизни в детском доме давал о себе знать.
«Хотелось иметь что-то свое, что никому больше не принадлежало бы. Как у домашних детей — у них есть какие-то семейные ценности, любимая шкатулочка от бабушки или семейный праздник. Но в детском доме все твое в любой момент может стать общим. Поэтому ты не привязываешься к этому. С деньгами то же самое. Я трачу деньги, но не понимаю как. Да, какой-то бюджет должен быть на еду, на одежду. В то же время, если тебе захотелось впечатлений прямо сейчас, ты идешь и получаешь их. Например, за этот год я сменил три айфона. Я бездарно потерял деньги. А теперь хожу с ужасным телефоном, потому что на другой у меня нет денег. Но самое парадоксальное, что ценности я не чувствую. Нет какого-то стопора», — продолжает Иван.
Когда Ване было около 20-ти он бросил Смоленский университет и переехал в Москву. Сначала жил в хостелах, но позже понял, что пришло время снимать квартиру и зарабатывать деньги. Так он устроился на свою первую работу — сначала помощником в ИТ-компанию на полставки, а потом и на полную.
«Я понял, что мне нравится. Это была моя первая работа. На ней я впервые узнал, что существуют такие понятия, как отпуск, больничные», — снова смеется парень. Но и здесь опыт жизни в детском доме давал о себе знать.
«У тебя нет чувства ответственности ни за что, — поясняет Ваня. — Да, ты приходишь на работу в нужные часы, но тебе кажется, что если ты сделаешь ошибку, то никаких санкций к тебе не применят. Это из-за того, что за тебя все делали. В детском доме ты понимал, что даже если ты себя как-то не так ведешь, у тебя все равно будет еда, чистая постель. Во взрослой жизни это не так. В итоге, все проблемы ты просто проглатываешь, потому что не знаешь, как их решать. Ты ждешь, что все разрешится само собой и станет хорошо. Но в действительности все имеет последствия и по части финансов, комфорта».
Уже семь лет Ваня живет в Москве, недавно устроился на новую работу в большую компанию — в МТС. «Я тот чувак, который занимается закупками в больших корпорациях», — гордо говорит он. Именно переезд, признается Иван, сделал его самостоятельнее и помог быстрее адаптироваться к жизни за стенами детского дома. А еще фонд «Дети наши», который долгое время поддерживал Ваню.
Уже семь лет Ваня живет в Москве, недавно устроился на новую работу в большую компанию — в МТС. «Я тот чувак, который занимается закупками в больших корпорациях», — гордо говорит он. Именно переезд, признается Иван, сделал его самостоятельнее и помог быстрее адаптироваться к жизни за стенами детского дома. А еще фонд «Дети наши», который долгое время поддерживал Ваню.
«Кто-то, кто поддержит»
Благотворительный фонд «Дети наши» работает уже 16 лет. Он помогает кровным родителям в трудной жизненной ситуации сохранить детей в семье, а также уже попавшим в сиротское учреждение детям — подготовиться к самостоятельной жизни после выпуска. Сначала организация работала в Смоленской области, а теперь — еще и в Ярославской и Нижегородской областях.
Ване фонд начал помогать еще в интернате. Парень участвовал в их проектах — ходил в творческие кружки, ездил на экскурсии в известные редакции Москвы и на выставки в музеи, брал дополнительные уроки по литературе перед сдачей ЕГЭ. После выпуска из детского дома «Дети наши» сильно помогли с адаптацией в Москве, признается Иван. В столице парень не знал вообще никого и первое время даже подрабатывал в московском офисе фонда — перекладывал документы, разбирал архивы.
Ване фонд начал помогать еще в интернате. Парень участвовал в их проектах — ходил в творческие кружки, ездил на экскурсии в известные редакции Москвы и на выставки в музеи, брал дополнительные уроки по литературе перед сдачей ЕГЭ. После выпуска из детского дома «Дети наши» сильно помогли с адаптацией в Москве, признается Иван. В столице парень не знал вообще никого и первое время даже подрабатывал в московском офисе фонда — перекладывал документы, разбирал архивы.
Благотворительный фонд «Дети наши» работает уже 16 лет. Он помогает кровным родителям в трудной жизненной ситуации сохранить детей в семье, а также уже попавшим в сиротское учреждение детям — подготовиться к самостоятельной жизни после выпуска. Сначала организация работала в Смоленской области, а теперь — еще и в Ярославской и Нижегородской областях.
Ване фонд начал помогать еще в интернате. Парень участвовал в их проектах — ходил в творческие кружки, ездил на экскурсии в известные редакции Москвы и на выставки в музеи, брал дополнительные уроки по литературе перед сдачей ЕГЭ. После выпуска из детского дома «Дети наши» сильно помогли с адаптацией в Москве, признается Иван. В столице парень не знал вообще никого и первое время даже подрабатывал в московском офисе фонда — перекладывал документы, разбирал архивы.
Ване фонд начал помогать еще в интернате. Парень участвовал в их проектах — ходил в творческие кружки, ездил на экскурсии в известные редакции Москвы и на выставки в музеи, брал дополнительные уроки по литературе перед сдачей ЕГЭ. После выпуска из детского дома «Дети наши» сильно помогли с адаптацией в Москве, признается Иван. В столице парень не знал вообще никого и первое время даже подрабатывал в московском офисе фонда — перекладывал документы, разбирал архивы.
«Я понимал, что есть кто-то, кто меня поддержит», – говорит он
«Я понимал, что есть кто-то,
кто меня поддержит», – говорит он
«Я понимал, что есть кто-то, кто меня поддержит», — говорит он
Фонд готов поддержать Ваню в любой момент и сейчас. Но как признается сам молодой человек, злоупотреблять этой помощью он не хочет. Для него стало важно научиться самостоятельно справляться с трудностями.
«Да, ты воспользовался помощью несколько раз, а потом — чувак, дальше ты сам, у тебя есть внутренние силы. Переезд в Москву изменил очень многое. Теперь важно думать: если ты ошибешься, то куда ты пойдешь. А если уволят с работы, что ты будешь делать, особенно, если у тебя нет жилья. Конечно, было бы лучше, если бы я понял это в детском доме. Дайте мне эти деньги, я сам буду ходить в магазин. Да я куплю сгущенку, потому буду голодать неделю. Но дайте мне возможность ошибаться. Если ты не сделаешь ошибку, то ты не поймешь, как правильно. Если ты не обожжешься, ты не поймешь, что такое горячо. А когда ты приходишь в открытый мир, ты получаешь слишком много фидбека сразу. И либо закрываешься, либо отвергаешь его. Поэтому нужны фонды. Их работа — смягчить, быть буфером», заключил Ваня.
«Да, ты воспользовался помощью несколько раз, а потом — чувак, дальше ты сам, у тебя есть внутренние силы. Переезд в Москву изменил очень многое. Теперь важно думать: если ты ошибешься, то куда ты пойдешь. А если уволят с работы, что ты будешь делать, особенно, если у тебя нет жилья. Конечно, было бы лучше, если бы я понял это в детском доме. Дайте мне эти деньги, я сам буду ходить в магазин. Да я куплю сгущенку, потому буду голодать неделю. Но дайте мне возможность ошибаться. Если ты не сделаешь ошибку, то ты не поймешь, как правильно. Если ты не обожжешься, ты не поймешь, что такое горячо. А когда ты приходишь в открытый мир, ты получаешь слишком много фидбека сразу. И либо закрываешься, либо отвергаешь его. Поэтому нужны фонды. Их работа — смягчить, быть буфером», заключил Ваня.
Оформите пожертвование
Вы можете выбрать один или несколько фондов, перейти к ним на сайт и оформить ежемесячное пожертвование. Благодаря регулярной поддержке фонды могут планировать свою работу и помогать большему числу подопечных
Дети наши
Поддерживает кровные семьи в период кризиса; помогает детям, оставшимся без попечения родителей, интегрироваться в общество; распространяет информацию о теме сиротства в обществе
Дети наши
Поддерживает кровные семьи в период кризиса; помогает детям, оставшимся без попечения родителей, интегрироваться в общество; распространяет информацию о теме сиротства в обществе
Константа
Помогает кровным родителям, которые попали в трудную жизненную ситуацию, сохранить ребенка в семье, и поддерживает выпускников детских домов
Волонтеры в помощь
детям-сиротам
Помогает семьям, которые оказались в кризисной ситуации; ищет детям-сиротам приемных родителей; помогает ребятам в больницах и детских домах; работает над изменениями в законодательстве
Найди семью
Помогает людям, которые готовятся принять или уже приняли в семью детей-сирот или детей, оставшихся без попечения родителей
Солнечный город
Поддерживает детей, оставшихся без попечения родителей, приемные семьи и семьи, попавшие в трудную жизненную ситуацию
Другие материалы
Дети приходят к нам любым путем, если мы этого хотим
18.10.2023
История
Инструкция
30.06.2023
Как взять в семью приемного ребенка
Подборка книг о сиротстве от книжного сервиса Строки
Подборка
18.10.2023